— Рад, что ты жив. Волк, — сказал Хромой.
— Я тоже рад, что я жив. — В тоне Гадаева было все то же равнодушие, но не было и намека на дружелюбие.
— Но то, что я жив, тебя, кажется, не слишком радует.
— На то воля Аллаха.
— Волк, я не виноват, что получилось все именно так. Я был вынужден уходить за ущелье.
— Не мне судить, — в голосе Гадаева промелькнула злость. Он отлично помнил, как Хромой со своим отрядом оголил оборону, уйдя в Грузию и оставив своих бывших соратников самим разбираться с федеральными войсками.
— Не тебе, — кивнул Хромой. — Но я вытащил тебя из Чернокозова. За это ты должен благодарить меня.
— Ты хотел, чтобы меня освободили. Я здесь. Что хочешь теперь от меня?
— Забрать то, что принадлежит мне.
— А что принадлежит тебе?
— Не шути так. Волк.
— Что может принадлежать тебе, бросившему своих воинов. Хромой?
— Закрой свою зловонную пасть! — Хромой в ярости подался навстречу своему бывшему помощнику. Но тут Синякин зааплодировал:
— Прекрасно. Греет душу. Передача «Найди меня». Встреча давних друзей!
Хромой зло оглянулся на него, и тут взгляд его уперся в «стечкина», ствол которого, поднимаясь, теперь глядел прямо ему в переносицу.
— Цыц, сволочь! — прикрикнул Синякин. — Волк, отдай по-хорошему. Все равно отдашь. Гадаев кивнул и спросил:
— А что потом?
— Потом подкину тебе деньжат. И двинешь с нами в Турцию. Или останешься здесь. Неверных резать. Их на твой недолгий век хватит.
— Обещаешь?
— Обещаю. Что в том тайнике?
— Это тебя пусть не волнует.
— Хорошо. Только, Волк, я тебе не завидую, если хитрить задумал. Не стоит.
— Не стоит, — кивнул Гадаев. — Я все отдам.
— Где тайник?
— Километр от Гачи-юрта.
— Ты туда все, что тебе передали, кинул?
— Да.
— Кто еще знает?
— Кто знал, тех русские свиньи убили. Снаряд в «Ниву» угодил. И Махмуд. И Асламбек. И Баянт. Все там были.
— Баянт, — задумчиво протянул Хромой. — Жалко.
— Врешь, пес. Никого тебе не жалко! — все-таки взорвался Гадаев, выпучив налившиеся кровью глаза, на миг в них проглянула его легендарная ярость, способная Испепелить врагов на месте.
— Ох, Волк, — укоризненно покачал головой Хромой, невольно подавшись назад и теперь устыдившись своего мимолетного страха.
— Кончай базар! — прикрикнул Синякин. — Хожбауди, Махмуд! Руслан! В машину! До Гачи-юрта полтора часа ходу.
На летном поле застыли вертолеты. Рядом с полем располагались машины связи, вокруг которых было солидное свободное пространство, — ближе сотни метров к работающей станции стратосферной связи приближаться небезопасно. Вся местность была изрыта траншеями, в землю вкопаны БТРы Рядом стояли три двухэтажных здания, со стороны которых доносился стук отбойного молотка — там шел ремонт и вскоре там будут теплые казармы, где в приличных условиях можно будет зимовать. Пока же солдаты жили в палатках. Здесь было расположение бригады внутренних войск.
— Знаешь, что с нами сделают, если мы упустим их? — осведомился полковник ФСБ в отличного качества легком и влагонепроницаемом камуфляже войск НАТО без погон и в их же вражьих легких ботинках, невысокий, приземистый и мощный, как танк, с плоским, будто сковородкой выровненным, лицом и сонным взглядом. Он сидел на расшатанном, из металлических трубок стуле в небольшой комнате одноэтажного здания штаба бригады. Просторный стол перед ним был засыпан картами и фотографиями аэрофотосъемки, на нем стоял семнадцатидюймовый компьютер. В углу на тумбочке расположилась большая армейская рация. Полковник зевнул. Он походил на человека, который последние годы периодически недосыпал.
— Не расстреляют же, — отмахнулся Алейников.
— Не расстреляют.
— И дальше фронта не сошлют.
Полковник хмуро кивнул. Он Прилетел из Москвы неделю назад и теперь возглавлял операцию, инициатором которой был Алейников. Сейчас в его руках была сосредоточена серьезная сила — ему подчинялись войсковые подразделения, бронетехника, подразделения спецназа, ждавшие своего часа. По мановению его руки в небо готовы были сорваться транспортные «Ми-8» с боевыми группами на борту и вертолеты огневой поддержки «Ми-24», знаменитые «крокодилы». И по нему трудно было понять, что его волнует больше — собственно успех операции или же возможность во весь голос отрапортовать о ее успешном завершении, прикрутить еще один орден, одолеть еще одну ступеньку служебной лестницы, а с каждым шагом ступени на ней имеют обыкновение становиться все более скользкими и крутыми, и получить наконец генеральские лампасы, которые ему прочили уже давно. Алейников мог сказать только за себя. Он сейчас думал об одном — «раздавить гадину». Его душа рвалась в бой и жаждала победы. И хорошо, если цена за эту победу будет не слишком высока.
— Эх, Лев Владимирович, ты не представляешь, насколько нам нужен результат, — оживился полковник.
— Что, политики опять требуют? — спросил Алейников.
— Требуют… Нужны наглядные достижения в борьбе с терроризмом.
— А откуда они будут, если нам опять вяжут руки, затевают какие-то переговоры за спинами у всех с бандитами? — недовольно кинул Алейников.
— А что прикажешь делать? — полковник снова зевнул. — Окончательное силовое решение сегодня вряд ли возможно. Западные братья не позволят.
— Совет Европы. Красный Крест. «Милосердие без границ»…
— Во-во.
— Мутанты либеральные, чтоб им пусто было!
— Помню, на заседании Совета Европы вопрос о терроризме стоял после вопроса о нарушении прав голубых. Оказывается, маловато заводов выпускает смазку для занятий любовью, — хохотнул полковник. — А вообще. Западу позарез нужно, чтобы у нас резали головы. Терроризм — козырная карта в мировой политике. А мы, к сожалению, в этой политике сегодня игроки не из сильных… Так что нужно здесь замиряться с теми, кто способен замиряться.