Ночь длинных ножей - Страница 5

И вот начинается твой, подполковник, путь в «зазеркалье». Он лежит через Москву, через аэропорт Чкаловский, через двухэтажное здание командного пункта авиации внутренних войск, где полковник в синей летной форме занесет тебя в полетный лист.

И застывший на взлетной полосе «Ан-26» — это твой борт, подполковник Алейников. Самолет кажется крошечным на фоне выстроившихся в ряд огромных «Ил-76», похожих на китов, дерзнувших не только выползти на землю, но и попытаться подняться в небо.

На посадку в маленькую турбовинтовую машину выстраивается очередь. Среди отлетающих — несколько груженных разнообразным оружием специального назначения бойцов в новеньких, только что со склада, комбезах без знаков различия — элитная группа спецназа внутренних войск. А еще в полетном листе нашлось место для полковника-красавца с изуродованным жуткими шрамами лицом и двух пышнотелых, ярко одетых теток непонятного происхождения — скорее всего родственниц каких-то военных шишек, которых дешевле докинуть попутным бортом.

Когда самолет взмывает над подмосковными лесами, в голову назойливо, холодными змеями лезут мысли — а может, это не самолет вовсе, а лодка Харона, которая перевозит тебя туда, откуда возврата не будет.

А потом — посадка в Ростове, где «левых» теток встречает генерал на черной «Волге», изнурительные часы ожидания на жаре. И новые спутники — три похожих друг на друга, прокопченных южным солнцем, продубленных чеченской пылью капитана внутренних войск.

Опять взлет. Посадка в Моздоке.

Моздок — это еще не преисподняя. Это ее врата. «Ан-26» застывает на полосе, вдоль которой выстроились в ряд армейские вертолеты. С другой полосы резко уходят в воздух штурмовики. Они летят в «Зазеркалье», в параллельный мир, чтобы сеять в ущельях смерть…

Бронепоезд Моздок — Гудермес. Грязный плацкартный вагон, куда нет доступа никому, кроме военных. Нервы натянуты до предела. Бронепоезда время от времени взрывают. Идет фугасная война, и воображение услужливо прокручивает «кино» — скрежет колес, удар, брызги стекол, гнущийся металл и чернота… Но волю воображению давать нельзя. Воображение надо дисциплинировать. Кисейным барышням здесь не выжить.

За грязным окном вагона — ненавистная зеленка, убогие поселки, редкие машины на разбитых дорогах.

— Все, Чечня, — говорит сидящий рядом с Алейниковым и уничтожающий уже третью бутылку пива полковник-летчик.

Знакомое ощущение — будто рвешь струну, и она с неслышимым, но ощутимым, продирающим до печенок звоном лопается. За тобой будто закрывается тяжелый шлагбаум, отделяя тебя от прошлого. Граница другого мира пересечена.

«Я вернулся!»

В Гудермесе в компании с воронежскими милиционерами, прибывшими из Моздока, Алейников пешком добрался до здания УВД по Чеченской Республике. Перед зданием толпился туземный люд — просители, жалобщики. Постовой внимательно изучил удостоверения и распахнул низкие ворота.

Просторный двор, огороженный высоким бетонным забором, был заставлен милицейскими «уазиками», грузовиками, бронетехникой. Люди, прячась от жары, держались в тени.

Отдел по организации деятельности (ООД) временных отделов внутренних дел располагался на первом этаже. Алейников бывал здесь не раз, поэтому уверенно направился в помещение криминальной службы ООД. Весь личный состав был немилосердно утрамбован в паре кабинетов. Там же, на расставленных вдоль стен стульях, уютно подложив под бок вещмешки, как правило, долго ждали своей участи командированные, транзитники, прилетающие и отлетающие.

Алейников зашел в просторную комнату. Несколько старых, изрезанных ножами желтых канцелярских столов были заставлены компьютерами, здесь же был факс, здоровенный, безнадежно устаревший и дышащий на ладан ксерокс и московский прямой телефон с выходом на коммутатор МВД.

В кабинете царила вечная суета. Сухощавый седой капитан в застиранном зелено-желтом комбезе кричал в микрофон:

— Военные клянутся — вертушка будет! Вклинивались голоса по рации:

— Нападение на колонну — дайте поддержку!.. У нас три трехсотых — нужно срочно эвакуировать!

Все до боли знакомо. Здесь абсолютно другое измерение: события то тянутся медленно, как сдерживаемый сигналами семафоров поезд, то припускают, как ошпаренные скакуны. В отдел стекается вся информация с Чечни. Алейникову были знакомы эти роковые цифры войны. «Трехсотый» — раненый. «Двухсотый» — гроб на Родину и салют на могиле, а также страховка и пенсия родным. Здесь жизнь и смерть давно живут рядом и ходят друг к другу в гости…

— Подполковник Алейников, — представился он одному из офицеров, набивающему что-то на компьютере. — Новый заместитель начальника Нижнетеречного временного отдела.

— Да, — рассеянно закивал тот, отрываясь от компьютера, на мониторе которого была выведена сводка происшествий за неделю. — Нам о вас сообщили… Сейчас появится Спутник-второй. Переговорить хочет. Вон, присаживайтесь, — он кивнул на стоящие в рядок стулья.

— Хорошо, — кивнул Алейников. Устроиться на стуле он не успел.

— Алейников, братишка!

Его схватили, закружили, заколотили по спине.

— Кузьмич! — с искренней радостью Алейников стиснул в объятиях крепкого, похожего на колобка, лысого, в комбезе и с болтающейся на поясе кобурой со «стечкиным» полковника из Главного управления уголовного розыска российского МВД. — Тебя какими судьбами?

— Я здесь Спутник-два.

— Ага. Начальник криминальной милиции Чечни.

— Во-во. Второй месяц кукую. Весь в мыле, грязи и крови .